15. ЭТАЛОННЫЕ ОБРАЗЦЫ ЗАРУБЕЖНОЙ И РУССКОЙ ДЕТСКОЙ ПРОЗЫ. 15.1. МАРК ТВЕН. 15.2. ВИКТОР ДРАГУНСКИЙ

 

МАРК ТВЕН (1835-1910) (литературный псевдоним Сэмюэла Ленгхорна Клеменса) – выдающийся американский писатель, журналист, общественный деятель. Его родиной был штат Миссури, небольшой поселок Флорида, где он появился на свет 30 ноября 1835 г. в семье судьи. Их семейство переехало в город Ганнибал, когда мальчику было 4 года. Проведенные там детские годы оставили столь огромный багаж впечатлений, что его хватило на все последующее творчество. В частности, в знаменитых «Приключениях Тома Сойера» Марк Твен описал именно этот городок и его обитателей.

После смерти в 1847 г. отца семейство Клеменсов осталось с большими долгами. Трудовой путь Сэма начался с 12 лет. Поначалу он помогал старшему брату, который стал издавать свою газету, и именно там время от времени появлялись его самые первые статьи. Проведя несколько лет в скитаниях по стране, Сэмюэл устраивается работать лоцманом, плавает по Миссисипи. После уничтожения Гражданской войной частного пароходства Клеменс вынужден был оставить профессию, которой был готов посвятить жизнь.

В 1861 г. он последовал за старшим братом на запад страны, в Неваду. Желание разбогатеть привело Твена на серебряные рудники, в ряды старателей. Однако удача ему не сопутствовала, и он стал работать в газете. Именно в это время впервые в его биографии прозвучал псевдоним «Марк Твен». В 1864 г. новым местом жительства становится Сан-Франциско, и в этом городе он сотрудничает уже с целым рядом периодических изданий.

Первый писательский успех приходит к Марку Твену в 1865 г. благодаря юмористическому рассказу «Знаменитая скачущая лягушка из калавераса», написанного по фольклорным мотивам. Это произведение читали во всех уголках страны, и оно было удостоено звание лучшего на то время американского произведения юмористического жанра. Рассказ был написан во время длительного путешествия: Твен плыл на пароходе в Европу и Палестину. Подобных путешествий на протяжении жизни писателя окажется еще немало.

Закрепила успехи на литературном поприще книга «Простаки за границей» (1769), популярность которой была просто невероятной. У многих американцев именно с этим сборником путевых очерков ассоциировалось имя Марка Твена всю его жизнь. В 1870 г. писатель приезжает в г. Баффало (оттуда - в Хартфорд) после женитьбы на Оливии Лэнгдон. Брак позволил ему ближе узнать промышленников, представителей большого бизнеса. Его отношение к эпохе экономического роста с ее попранием демократии, коррупцией, властью чистогана выразилось в метком определении, которое со свойственным ему остроумием дал ей писатель – «позолоченный век».

В 1876 г. вышли имевшие ошеломительный успех «Приключения Тома Сойера», а в 1885 г. - их продолжение «Приключения Гекльберри Финна». В свое время Э. Хемингуэй сказал, что из одной этой книги «вышла вся современная американская литература». Писателя перестали воспринимать только как автора блестящих юмористических произведений, острослова и шутника. В этом произведении он открывает другую Америку, где можно столкнуться с жестокостью, насилием, несправедливостью, расизмом. Ряд остросоциальных работ Твена не был опубликован как при его жизни, так и в течение многих лет после смерти.

Начало 90-ых гг. открывает самый непростой период в биографии писателя. В 1894 г. издательская компания Марка Твена обанкротилась, что заставило его срочно искать другие источники дохода. Ему пришлось совершать крайне утомительные поездки, в ходе которых он активно выступал перед читателями. По этой же причине он целый год провел в кругосветном путешествии, устраивая публичные лекции и читая свои произведения. В очередной раз повидав мир, Марк Твен становится страстным обличителем имперских амбиций, колониальной политики США, что проявилось в серии написанных в эти годы памфлетов. Творчество этого периода, в частности, повесть «Таинственный незнакомец» (издана в 1916), несет на себе отпечаток пессимизма, горечи, сарказма, мизантропических настроений. Смерть застала Марка Твена в штате Коннектикут, г. Реддинг 21 апреля 1910 г.; похоронили писателя в Элмайре.

«Приключения Тома Сойера» Марка Твена вошли в «золотой фонд» всемирной детской литературы.

Сере­дина XVIII века, городок с претен­ци­озным назва­нием Санкт-Петер­бург... Америка, где ни фабрик, ни железных дорог, ни клас­совой борьбы, а вместо этого среди домиков с огоро­дами бродят куры... Благо­че­стивая провинция, где тетя Полли, в одиночку воспи­ты­ва­ющая Тома Сойера, не берется за розгу, не подкрепив свою хрупкую стро­гость текстом из священ­ного писания... Требо­ва­тельная провинция, где дети даже во время каникул продол­жают зубрить стихи из Библии в воскресной школе... Небо­гатая провинция, где незна­комый мальчик, в будний день прогу­ли­ва­ю­щийся в башмаках, выглядит нахальным щеголем, кото­рого Том конечно же не может не проучить. Здесь очень заман­чиво бывает удрать из школы и выку­паться в Мисси­сипи, несмотря на преду­смот­ри­тельно пришитый тетей Полли воротник рубашки, и если бы не примерный тихоня Сид — сводный брат, угля­девший-таки, что нитка на вороте пере­ме­нила цвет, все вообще было бы шито-крыто.

За эту проделку Тома ждет суровое нака­зание — ему пред­стоит в праздник белить забор. Но оказы­ва­ется, если внушить знакомым маль­чишкам, что побелка забора — большая честь и редкостное развле­чение, то можно не только спих­нуть работу на других, но ещё и оказаться владельцем насто­ящей сокро­вищ­ницы из двена­дцати алебаст­ровых шариков, осколка синей бутылки, пушки из катушки, ошей­ника без собаки, ключа без замка, стек­лянной пробки без графина, медной дверной ручки и руко­ятки ножа...

Впрочем, чело­ве­че­ские страсти бурлят всюду одина­ково: в маленькую церковь однажды входит великий человек — окружной судья Тэчер, человек, пови­давший свет, ибо прибыл из Констан­ти­но­поля, что в двена­дцати милях от Санкт-Петер­бурга; а вместе с ним появ­ля­ется его дочь Бекки — голу­бо­глазый анге­лочек в белом платьице и вышитых панта­лон­чиках... Вспы­хи­вает любовь, обжи­гает ревность, за ней разрыв, смер­тельная обида, потом пламенное прими­рение в ответ на благо­родный поступок: учитель дубасит Тома за книгу, которую неча­янно разо­рвала Бекки. А между оскорб­ле­нием и прими­ре­нием в порыве отча­яния и безна­дежной обиды можно уйти в пираты, сколотив шайку благо­родных голо­во­резов из мест­ного беспри­зор­ника Гекль­берри Финна, с которым хорошим маль­чикам настрого воспре­ща­ется водиться, и ещё одного прия­теля, уже из приличной семьи.

Маль­чишки упои­тельно проводят время на леси­стом острове Джек­сона невда­леке от родного Санкт-Петер­бурга, играют, купа­ются, ловят неве­ро­ятно вкусную рыбу, упле­тают яичницу из чере­па­ховых яиц, пере­жи­вают ужасную грозу, преда­ются роскошным порокам, вроде курения само­дельных трубок из маиса... Но из этого маль­чи­ше­ского рая пиратов начи­нает тянуть обратно к людям — даже малень­кого бродяжку Гека. Том с трудом угова­ри­вает друзей дотя­нуть до умопо­мра­чи­тельной сенсации — явиться, можно сказать, на собственные похо­роны, на заупо­койную службу по их же пропавшим без вести душам. До Тома, увы, с опоз­да­нием доходит вся жесто­кость их увле­ка­тельной шалости...

А на фоне этих срав­ни­тельно невинных ката­клизмов разво­ра­чи­ва­ется нешу­точная кровавая трагедия. Как известно, самое верное сред­ство вывести боро­давки — ночью отпра­виться на свежую могилу плохого чело­века с дохлой кошкой, и когда за ним явятся черти, швыр­нуть им вслед зако­че­невшую кошку со словами: «Черт за мерт­вецом, кот за чертом, боро­давки за котом, — тут и дело с концом, все трое долой от меня!» Но вместо чертей появ­ля­ются с жестяным фонарем молодой доктор (в благо­че­стивой Америке труд­но­вато иным способом разжиться трупом даже для меди­цин­ских целей) и два его помощ­ника — безобидный недо­тепа Мефф Поттер и мсти­тельный метис Индеец Джо. Оказа­лось, Индеец Джо не забыл, что в доме доктора пять лет назад его вытол­кали с кухни, когда он просил поесть, а после того как он поклялся отпла­тить хоть через сто лет, его ещё и поса­дили в тюрьму за бродяж­ни­че­ство. В ответ на подне­сенный к его носу кулак доктор сбивает метиса с ног, напарник Индейцу Джо всту­па­ется за него; в завя­зав­шейся драке доктор оглу­шает Меффа Поттера доской, а Индеец Джо убивает доктора ударом ножа, обро­нен­ного Меффом Поттером, и потом внушает ему, что это он, Поттер, в беспа­мят­стве убил доктора. Бедный Поттер всему верит и умоляет Индейца Джо никому об этом не расска­зы­вать, но окро­вав­ленный нож Меффа Поттера, забытый на клад­бище, всем пред­став­ля­ется неопро­вер­жимой уликой. Пока­зания Индейца Джо довер­шают дело. К тому же кто-то видел, как Мефф Поттер умывался — с чего бы это?

Лишь Том и Гек могли бы спасти Меффа Поттера от висе­лицы, но в ужасе перед «индей­ским дьяволом» они клянутся друг другу хранить молчание. Терза­емые сове­стью, они наве­щают Меффа Поттера в тюрьме — просто подходят к заре­ше­чен­ному окну малень­кого уеди­нен­ного домика, и старина Мефф благо­дарит их так трога­тельно, что муки совести стано­вятся совсем нестер­пи­мыми. Но в роковую минуту, уже во время суда Том геро­и­чески раскры­вает правду: «А когда доктор хватил Меффа Поттера доской по голове и тот упал, Индеец Джо кинулся на него с ножом и...»

Трах! С быст­ротой молнии Индеец Джо вскочил на подоконник, оттолкнул пытав­шихся удер­жать его и был таков.

Дни Том проводит блиста­тельно: благо­дар­ность Меффа Поттера, всеобщее восхи­щение, похвалы в местной газете — неко­торые даже пред­ска­зы­вают, что он будет прези­дентом, если только его не повесят до тех пор. Однако ночи его испол­нены ужаса: Индеец Джо даже в снах грозит ему расправой.

Угне­та­емый тревогой, Том все же зате­вает новую аван­тюру — поиски клада: почему бы под концом какой-нибудь ветки старого засох­шего дерева, в том самом месте, куда тень от нее падает в полночь, не раско­пать полу­сгнивший сундук, полный брил­ли­антов?! Гек вначале пред­по­чи­тает доллары, но Том разъ­яс­няет ему, что брил­ли­анты идут по доллару штука, не меньше. Однако под деревом их пости­гает неудача (впрочем, возможно, поме­шали ведьмы). Куда надежнее порыться в брошенном доме, где по ночам в окне мель­кает голубой огонек, а значит, и приви­дение неда­леко. Но ведь приви­дения днем не разгу­ли­вают! Правда, друзья чуть было не влипли в беду, отпра­вив­шись на раскопки в пятницу. Однако, вовремя спохва­тив­шись, они провели день, играя в Робин Гуда — вели­чай­шего из людей, когда-либо живших в Англии.

В благо­при­ят­ству­ющую кладо­ис­ка­тель­ству субботу Том и Гек приходят в страшный дом без стекол, без пола, с полу­раз­ва­лив­шейся лест­ницей, и, пока они обсле­дуют второй этаж, клад внизу действи­тельно — о чудо! — находят неве­домый бродяга и — о ужас! — Индеец Джо, вновь появив­шийся в городке под видом глухо­не­мого испанца. Высле­живая «испанца», Гек предот­вра­щает ещё одно ужасное преступ­ление: Индеец Джо хочет изуве­чить богатую вдову Дуглас, покойный муж которой, будучи судьей, в свое время велел всыпать ему плетей за бродяж­ни­че­ство — словно какому-нибудь негру! И за это он хочет выре­зать ноздри вдове и обру­бить ей уши, «как свинье». Подслу­шавший ужасные угрозы, Гек призы­вает помощь, но Индеец Джо снова бесследно скры­ва­ется.

Тем временем Том отправ­ля­ется на пикник со своей любимой Бекки. Вволю пове­се­лив­шись «на природе», дети заби­ра­ются в огромную пещеру Мак-Дугала. Осмотрев уже известные чудеса, носившие вычурные названия «Собор», «Дворец Алад­дина» и тому подобное, они забы­вают об осто­рож­ности и теря­ются в бездонном лаби­ринте. Всему виной оказа­лись сонмища летучих мышей, которые едва не поту­шили влюб­ленным детям их сальные свечи, остаться в темноте — это был бы конец! — а потом ещё долго гнались за ними по все новым и новым кори­дорам. Том по-преж­нему повто­ряет: «Все отлично», но в его голосе Бекки слышит: «Все пропало». Том пыта­ется кричать, но только эхо отве­чает угаса­ющим насмеш­ливым хохотом, от кото­рого стано­вится ещё страшнее. Бекки горько упре­кает Тома за то, что он не делал отметок. «Бекки, я такой идиот!» — кается Том. Бекки в отча­янии рыдает, но когда Том начи­нает прокли­нать себя, что своим легко­мыс­лием погубил её, она берет себя в руки и говорит, что вино­вата ничуть не меньше его. Том заду­вает одну из свечек, и это тоже выглядит зловеще. Силы уже на исходе, но сесть — значило бы обречь себя на верную смерть. Они делят остатки «свадеб­ного пирога», который Бекки соби­ра­лась поло­жить под подушку, чтобы они увидели друг друга во сне. Том усту­пает Бекки большую часть.

Оставив обес­силевшую Бекки у подзем­ного ручья, привязав бечевку к выступу скалы, Том обша­ри­вает доступные ему кори­доры и — наты­ка­ется на Индейца Джо со свечой в руке, который, к его облег­чению, сам броса­ется наутек. В конце концов благо­даря муже­ству Тома дети все-таки выби­ра­ются наружу в пяти милях от «Глав­ного входа».

Судья Тэчер, сам изму­ченный безуспеш­ными поис­ками, отдает распо­ря­жение надежно запе­реть опасную пещеру — и тем самым, не ведая того, обре­кает прятав­ше­гося там Индейца Джо на мучи­тельную смерть, — заодно создав в пещере новую досто­при­ме­ча­тель­ность: «Чашу Индейца Джо» — углуб­ление в камне, в которое несчастный собирал падавшие сверху капли, по десертной ложке в сутки. На похо­роны Индейца Джо народ съехался со всей округи. Люди приво­зили с собой детей, еду и выпивку: это было почти такое же удоволь­ствие, как если бы прослав­лен­ного злодея на их глазах вздер­нули на висе­лицу. Том дога­ды­ва­ется, что исчез­нувший клад, должно быть, припрятан в пещере, — и в самом деле, они с Геком находят тайник, вход в который помечен крестом, выве­денным копотью свечи. Гек, однако, пред­ла­гает уйти: дух Индейца Джо навер­няка бродит где-то возле денег. Но смыш­леный Том сооб­ра­жает, что дух злодея не станет бродить возле креста. В конце концов они оказы­ва­ются в уютной пещерке, где находят пустой бочонок из-под пороха, два ружья в чехлах и ещё разную отсы­ревшую рухлядь — местечко, удиви­тельно приспо­соб­ленное для будущих разбой­ни­чьих оргий (хотя в точности и неиз­вестно, что это такое). Клад оказы­ва­ется там же — потуск­невшие золотые монеты, больше двена­дцати тысяч долларов! Это при том, что на доллар с четвертью можно было безбедно жить целую неделю!

Вдобавок благо­дарная вдова Дуглас берет Гека на воспи­тание, и тут был бы полный «хэппи энд», если бы Геку оказа­лось по плечу бремя циви­ли­зации — эта мерзкая чистота и удуша­ющая благо­при­стой­ность. Слуги вдовы умывают его, чистят стес­ня­ющую движения, не пропус­ка­ющую воздуха одежду, каждую ночь укла­ды­вают на отвра­ти­тельно чистые простыни, ему прихо­дится есть при помощи ножа и вилки, поль­зо­ваться салфет­ками, учиться по книжке, посе­щать церковь, выра­жаться так вежливо, что и гово­рить охота пропа­дает: если бы Гек не бегал на чердак выру­гаться хоро­шенько, кажется, он просто отдал бы Богу душу. Том еле-еле убеж­дает Гека потер­петь, покуда он орга­ни­зует разбой­ничью шайку — ведь разбой­ники всегда бывают знат­ными людьми, все больше графами да герцо­гами, и присут­ствие в шайке оборванца сильно подо­рвет её престиж.

Даль­нейшая биография маль­чика, завер­шает автор, превра­ти­лась бы в биографию мужчины и, добавим мы, наверное, утра­тила бы едва ли не главную прелесть детской игры: простоту харак­теров и «попра­ви­мость» всего на свете. В мире «Тома Сойера» все нане­сенные обиды бесследно исче­зают, мертвые забы­ва­ются, а злодеи лишены тех услож­ня­ющих черт, которые неот­вра­тимо приме­ши­вают к нашей нена­висти состра­дание.

История Тома и её продолжение, где главным героем становится его друг-беспризорник Гекльберри Финн, задает новый художественно-педагогический стандарт детской прозы: героем, влекущим за собой читательские симпатии и вызывающим сопереживание, становится не «примерный» ребенок, служащий «примером для подражания», а живой и многогранный детский характер, «недостатки» которого оказываются достоинствами при столкновении со сложными жизненными обстоятельствами.

ДРАГУНСКИЙ, ВИКТОР ЮЗЕФОВИЧ (1913–1972), русский писатель. Родился 30 ноября 1913 в Нью-Йорке, где поселились его родители, эмигрировавшие из России в поисках лучшей жизни. Однако уже в 1914, незадолго до начала Первой мировой войны, семья вернулась обратно и осела в Гомеле, где и прошло детство Драгунского. На становление его личности повлиял не столько рано умерший от сыпного тифа отец, сколько два отчима – И.Войцехович, погибший в 1920 красный комиссар, и актер еврейского театра М.Рубин, с которым семья Драгунского ездила по юго-западу России. В Москву они перебрались в 1925, но и этот брак окончился для матери драматически: Рубин уехал на гастроли и не вернулся. Драгунскому надо было зарабатывать на жизнь самостоятельно. После школы он поступил учеником токаря на завод «Самоточка», откуда его вскоре уволили за трудовую провинность. Устроился учеником шорника на фабрику «Спорт-туризм» (1930).

Поступил в «Литературно-театральные мастерские» (руководитель А.Дикий) учиться актерскому ремеслу. После окончания курса был принят в Театр транспорта (ныне Театр им. Н.В.Гоголя). Позднее выступавший на смотре молодых талантов актер был приглашен в Театр сатиры. В 1940 были опубликованы его первые фельетоны и юмористические рассказы.

Во время Великой Отечественной войны Драгунский был в ополчении, затем выступал с фронтовыми концертными бригадами. Немногим более года работал в цирке клоуном, потом вернулся в театр. Назначенный во вновь созданный Театр-студию киноактера (1945) Дикий пригласил туда и Драгунского. Удачно сыграв в нескольких спектаклях, снявшись у М.Ромма в фильме Русский вопрос, Драгунский тем не менее искал новое поприще: в театре-студии с его огромной труппой, куда входили именитые кинозвезды, молодым и не очень известным актерам не приходилось рассчитывать на постоянную занятость в спектаклях.

Драгунский создал пародийный «театр в театре» – придуманная им «Синяя птичка» (1948–1958) разыгрывала нечто вроде забавных капустников. Мгновенно прославившийся коллектив приглашали в Дом актера, в научно-исследовательские институты. По предложению руководства Мосэстрады Драгунский организовал эстрадный ансамбль, который также назывался «Синяя птичка» и ставил концертные программы. Здесь играли Е.Весник, Б.Сичкин, тексты писали В.Масс, В.Дыховичный, В.Бахнов. Для этих программ Драгунский придумывал интермедии и сценки, сочинял куплеты, эстрадные монологи, цирковые клоунады. В соавторстве с поэтессой Л.Давидович сочинил несколько популярных песен (Три вальса, Чудо-песенка, Теплоход, Звезда моих полей, Березонька). По общему признанию, Драгунский был очень талантливым человеком, но вряд ли кто-то предполагал, что он станет прозаиком – это произошло как бы в одночасье. Драгунский обладал особым чутьем на мелочи жизни. Мемуаристы вспоминают, что он находил какие-то замечательные московские уголки, неизвестные другим, знал, где продают чудесные бублики или можно увидеть что-нибудь интересное. Он ходил по городу и впитывал краски, звуки и запахи. Все это отразилось в Денискиных рассказах, которые хороши не только потому, что там с необыкновенной точностью передана психология ребенка: в них отразилось свежее, не искаженное восприятие мира – те самые звуки, запахи, ощущения, увиденные и почувствованные словно впервые. То, что певчих птиц показывают в павильоне «Свиноводство» (рассказ Белые амадины), не просто необычайно острый поворот, дающий возможность взглянуть на события с иронией, это деталь одновременно и поразительно точная, и многозначная: тут и примета времени (павильон расположен на ВДНХ), и знак пространства (Дениска живет возле Чистых прудов, а Выставка достижений народного хозяйства находится вдалеке от центра города), и психологическая характеристика героя (отправился в такую даль вместо того, чтобы поехать в воскресенье на Птичий рынок). Рассказы привязаны к конкретному времени (первые появились в 1959), и хотя самих примет времени не так много, здесь передан дух 1950–1960-х годов. Читатели могут не знать, кто такой Ботвинник или что за клоун Карандаш: они воспринимают атмосферу, воссозданную в рассказах. И точно так же, если у Дениски и был прототип (сын писателя, тезка главного героя), герой Денискиных рассказов существует сам по себе, он вполне самостоятельный человек, и не он один: рядом с ним его родители, друзья, товарищи по двору, просто знакомые или еще не знакомые люди. В центре большинства рассказов стоят как бы антиподы: пытливый, доверчивый и деятельный Дениска – и его друг Мишка, мечтательный, чуть заторможенный. Но это не цирковая пара клоунов (рыжий и белый), как могло бы показаться, – истории чаще всего веселые и динамичные. Клоунада невозможна еще и потому, что при всей чистоте и определенности выразительных средств характеры, нарисованные Драгунским, достаточно сложны, неоднозначны. Сделанные впоследствии экранизации показали, что главное здесь – тональность, которая существует только в слове и утрачивается при переводе на язык другого искусства. Точные детали и определенность ситуаций в тех немногих повестях и рассказах, что написаны Драгунским для взрослых, напротив, придают этим произведениям жесткость. Драматизм их почти переходит в трагедию (при жизни автора не был напечатан рассказ Старухи, который высоко оценил главный редактор журнала «Новый мир» А.Т.Твардовский). Однако автор не дает оценок, уж тем более не критикует социальную действительность: он рисует человеческие характеры, по которым, словно по разрозненным деталям, можно восстановить целое жизни. Повесть Он упал на траву (1961) рассказывает о самых первых днях войны. Герой ее, по инвалидности не взятый в армию молодой художник, записался в ополчение и погиб. О человеке, существующем времени вопреки, по крайней мере, не во всем с ним согласном, рассказывается в повести Сегодня и ежедневно (1964). Клоун Николай Ветров, замечательный коверный, способный спасти любую программу, сделать сборы даже в провинциальном цирке, не в ладу с самим собой – и в жизни ему неуютно, неловко. Повесть экранизировалась дважды, в 1980 и 1993. Умер Драгунский в Москве 6 мая 1972.


Ұқсас жұмыстар

Англия әдебиетінің өкілдері
Ахмет Байтұрсынұлының «Әдебиет танытқыш» еңбегі ХХ ғасыр басындағы әдебиеттану ғылымының контексінде
ХАКІМ АБАЙДЫҢ ҒИБРАТЫ (БЕЛГІБАЙ ШАЛАБАЕВ ХАКІМНІҢ ҒАҚЛИЯСЫ МЕН ПУШКИН ЖӘНЕ АБАЙДЫҢ ЭПИСТОЛЯРЛЫҚ РОМАНЫ ХАҚЫНДА)
Диалог түрінде сөйлеуге үйрету
ХАКІМ АБАЙДЫҢ ҒИБРАТЫ
«Әдебиет танытқышты» ХХ ғасыр басындағы әлемдік әдебиеттану ғылымының аясында
Марк Твен стилін көркемдейтін Том мінезі
Марк Твеннің өнердегі бейнесі
Дискретті кездейсоқ шамалар
Повесть, роман – идеялық- өркемдік ізденістер