15. ЭТАЛОННЫЕ ОБРАЗЦЫ ЗАРУБЕЖНОЙ И РУССКОЙ ДЕТСКОЙ ПРОЗЫ. 15.1. МАРК ТВЕН. 15.2. ВИКТОР ДРАГУНСКИЙ

Скачать

 

МАРК ТВЕН (1835-1910) (литературный псевдоним Сэмюэла Ленгхорна Клеменса) – выдающийся американский писатель, журналист, общественный деятель. Его родиной был штат Миссури, небольшой поселок Флорида, где он появился на свет 30 ноября 1835 г. в семье судьи. Их семейство переехало в город Ганнибал, когда мальчику было 4 года. Проведенные там детские годы оставили столь огромный багаж впечатлений, что его хватило на все последующее творчество. В частности, в знаменитых «Приключениях Тома Сойера» Марк Твен описал именно этот городок и его обитателей.

После смерти в 1847 г. отца семейство Клеменсов осталось с большими долгами. Трудовой путь Сэма начался с 12 лет. Поначалу он помогал старшему брату, который стал издавать свою газету, и именно там время от времени появлялись его самые первые статьи. Проведя несколько лет в скитаниях по стране, Сэмюэл устраивается работать лоцманом, плавает по Миссисипи. После уничтожения Гражданской войной частного пароходства Клеменс вынужден был оставить профессию, которой был готов посвятить жизнь.

В 1861 г. он последовал за старшим братом на запад страны, в Неваду. Желание разбогатеть привело Твена на серебряные рудники, в ряды старателей. Однако удача ему не сопутствовала, и он стал работать в газете. Именно в это время впервые в его биографии прозвучал псевдоним «Марк Твен». В 1864 г. новым местом жительства становится Сан-Франциско, и в этом городе он сотрудничает уже с целым рядом периодических изданий.

Первый писательский успех приходит к Марку Твену в 1865 г. благодаря юмористическому рассказу «Знаменитая скачущая лягушка из калавераса», написанного по фольклорным мотивам. Это произведение читали во всех уголках страны, и оно было удостоено звание лучшего на то время американского произведения юмористического жанра. Рассказ был написан во время длительного путешествия: Твен плыл на пароходе в Европу и Палестину. Подобных путешествий на протяжении жизни писателя окажется еще немало.

Закрепила успехи на литературном поприще книга «Простаки за границей» (1769), популярность которой была просто невероятной. У многих американцев именно с этим сборником путевых очерков ассоциировалось имя Марка Твена всю его жизнь. В 1870 г. писатель приезжает в г. Баффало (оттуда - в Хартфорд) после женитьбы на Оливии Лэнгдон. Брак позволил ему ближе узнать промышленников, представителей большого бизнеса. Его отношение к эпохе экономического роста с ее попранием демократии, коррупцией, властью чистогана выразилось в метком определении, которое со свойственным ему остроумием дал ей писатель – «позолоченный век».

В 1876 г. вышли имевшие ошеломительный успех «Приключения Тома Сойера», а в 1885 г. - их продолжение «Приключения Гекльберри Финна». В свое время Э. Хемингуэй сказал, что из одной этой книги «вышла вся современная американская литература». Писателя перестали воспринимать только как автора блестящих юмористических произведений, острослова и шутника. В этом произведении он открывает другую Америку, где можно столкнуться с жестокостью, насилием, несправедливостью, расизмом. Ряд остросоциальных работ Твена не был опубликован как при его жизни, так и в течение многих лет после смерти.

Начало 90-ых гг. открывает самый непростой период в биографии писателя. В 1894 г. издательская компания Марка Твена обанкротилась, что заставило его срочно искать другие источники дохода. Ему пришлось совершать крайне утомительные поездки, в ходе которых он активно выступал перед читателями. По этой же причине он целый год провел в кругосветном путешествии, устраивая публичные лекции и читая свои произведения. В очередной раз повидав мир, Марк Твен становится страстным обличителем имперских амбиций, колониальной политики США, что проявилось в серии написанных в эти годы памфлетов. Творчество этого периода, в частности, повесть «Таинственный незнакомец» (издана в 1916), несет на себе отпечаток пессимизма, горечи, сарказма, мизантропических настроений. Смерть застала Марка Твена в штате Коннектикут, г. Реддинг 21 апреля 1910 г.; похоронили писателя в Элмайре.

«Приключения Тома Сойера» Марка Твена вошли в «золотой фонд» всемирной детской литературы.

Сере­дина XVIII века, городок с претен­ци­озным назва­нием Санкт-Петер­бург... Америка, где ни фабрик, ни железных дорог, ни клас­совой борьбы, а вместо этого среди домиков с огоро­дами бродят куры... Благо­че­стивая провинция, где тетя Полли, в одиночку воспи­ты­ва­ющая Тома Сойера, не берется за розгу, не подкрепив свою хрупкую стро­гость текстом из священ­ного писания... Требо­ва­тельная провинция, где дети даже во время каникул продол­жают зубрить стихи из Библии в воскресной школе... Небо­гатая провинция, где незна­комый мальчик, в будний день прогу­ли­ва­ю­щийся в башмаках, выглядит нахальным щеголем, кото­рого Том конечно же не может не проучить. Здесь очень заман­чиво бывает удрать из школы и выку­паться в Мисси­сипи, несмотря на преду­смот­ри­тельно пришитый тетей Полли воротник рубашки, и если бы не примерный тихоня Сид — сводный брат, угля­девший-таки, что нитка на вороте пере­ме­нила цвет, все вообще было бы шито-крыто.

За эту проделку Тома ждет суровое нака­зание — ему пред­стоит в праздник белить забор. Но оказы­ва­ется, если внушить знакомым маль­чишкам, что побелка забора — большая честь и редкостное развле­чение, то можно не только спих­нуть работу на других, но ещё и оказаться владельцем насто­ящей сокро­вищ­ницы из двена­дцати алебаст­ровых шариков, осколка синей бутылки, пушки из катушки, ошей­ника без собаки, ключа без замка, стек­лянной пробки без графина, медной дверной ручки и руко­ятки ножа...

Впрочем, чело­ве­че­ские страсти бурлят всюду одина­ково: в маленькую церковь однажды входит великий человек — окружной судья Тэчер, человек, пови­давший свет, ибо прибыл из Констан­ти­но­поля, что в двена­дцати милях от Санкт-Петер­бурга; а вместе с ним появ­ля­ется его дочь Бекки — голу­бо­глазый анге­лочек в белом платьице и вышитых панта­лон­чиках... Вспы­хи­вает любовь, обжи­гает ревность, за ней разрыв, смер­тельная обида, потом пламенное прими­рение в ответ на благо­родный поступок: учитель дубасит Тома за книгу, которую неча­янно разо­рвала Бекки. А между оскорб­ле­нием и прими­ре­нием в порыве отча­яния и безна­дежной обиды можно уйти в пираты, сколотив шайку благо­родных голо­во­резов из мест­ного беспри­зор­ника Гекль­берри Финна, с которым хорошим маль­чикам настрого воспре­ща­ется водиться, и ещё одного прия­теля, уже из приличной семьи.

Маль­чишки упои­тельно проводят время на леси­стом острове Джек­сона невда­леке от родного Санкт-Петер­бурга, играют, купа­ются, ловят неве­ро­ятно вкусную рыбу, упле­тают яичницу из чере­па­ховых яиц, пере­жи­вают ужасную грозу, преда­ются роскошным порокам, вроде курения само­дельных трубок из маиса... Но из этого маль­чи­ше­ского рая пиратов начи­нает тянуть обратно к людям — даже малень­кого бродяжку Гека. Том с трудом угова­ри­вает друзей дотя­нуть до умопо­мра­чи­тельной сенсации — явиться, можно сказать, на собственные похо­роны, на заупо­койную службу по их же пропавшим без вести душам. До Тома, увы, с опоз­да­нием доходит вся жесто­кость их увле­ка­тельной шалости...

А на фоне этих срав­ни­тельно невинных ката­клизмов разво­ра­чи­ва­ется нешу­точная кровавая трагедия. Как известно, самое верное сред­ство вывести боро­давки — ночью отпра­виться на свежую могилу плохого чело­века с дохлой кошкой, и когда за ним явятся черти, швыр­нуть им вслед зако­че­невшую кошку со словами: «Черт за мерт­вецом, кот за чертом, боро­давки за котом, — тут и дело с концом, все трое долой от меня!» Но вместо чертей появ­ля­ются с жестяным фонарем молодой доктор (в благо­че­стивой Америке труд­но­вато иным способом разжиться трупом даже для меди­цин­ских целей) и два его помощ­ника — безобидный недо­тепа Мефф Поттер и мсти­тельный метис Индеец Джо. Оказа­лось, Индеец Джо не забыл, что в доме доктора пять лет назад его вытол­кали с кухни, когда он просил поесть, а после того как он поклялся отпла­тить хоть через сто лет, его ещё и поса­дили в тюрьму за бродяж­ни­че­ство. В ответ на подне­сенный к его носу кулак доктор сбивает метиса с ног, напарник Индейцу Джо всту­па­ется за него; в завя­зав­шейся драке доктор оглу­шает Меффа Поттера доской, а Индеец Джо убивает доктора ударом ножа, обро­нен­ного Меффом Поттером, и потом внушает ему, что это он, Поттер, в беспа­мят­стве убил доктора. Бедный Поттер всему верит и умоляет Индейца Джо никому об этом не расска­зы­вать, но окро­вав­ленный нож Меффа Поттера, забытый на клад­бище, всем пред­став­ля­ется неопро­вер­жимой уликой. Пока­зания Индейца Джо довер­шают дело. К тому же кто-то видел, как Мефф Поттер умывался — с чего бы это?

Лишь Том и Гек могли бы спасти Меффа Поттера от висе­лицы, но в ужасе перед «индей­ским дьяволом» они клянутся друг другу хранить молчание. Терза­емые сове­стью, они наве­щают Меффа Поттера в тюрьме — просто подходят к заре­ше­чен­ному окну малень­кого уеди­нен­ного домика, и старина Мефф благо­дарит их так трога­тельно, что муки совести стано­вятся совсем нестер­пи­мыми. Но в роковую минуту, уже во время суда Том геро­и­чески раскры­вает правду: «А когда доктор хватил Меффа Поттера доской по голове и тот упал, Индеец Джо кинулся на него с ножом и...»

Трах! С быст­ротой молнии Индеец Джо вскочил на подоконник, оттолкнул пытав­шихся удер­жать его и был таков.

Дни Том проводит блиста­тельно: благо­дар­ность Меффа Поттера, всеобщее восхи­щение, похвалы в местной газете — неко­торые даже пред­ска­зы­вают, что он будет прези­дентом, если только его не повесят до тех пор. Однако ночи его испол­нены ужаса: Индеец Джо даже в снах грозит ему расправой.

Угне­та­емый тревогой, Том все же зате­вает новую аван­тюру — поиски клада: почему бы под концом какой-нибудь ветки старого засох­шего дерева, в том самом месте, куда тень от нее падает в полночь, не раско­пать полу­сгнивший сундук, полный брил­ли­антов?! Гек вначале пред­по­чи­тает доллары, но Том разъ­яс­няет ему, что брил­ли­анты идут по доллару штука, не меньше. Однако под деревом их пости­гает неудача (впрочем, возможно, поме­шали ведьмы). Куда надежнее порыться в брошенном доме, где по ночам в окне мель­кает голубой огонек, а значит, и приви­дение неда­леко. Но ведь приви­дения днем не разгу­ли­вают! Правда, друзья чуть было не влипли в беду, отпра­вив­шись на раскопки в пятницу. Однако, вовремя спохва­тив­шись, они провели день, играя в Робин Гуда — вели­чай­шего из людей, когда-либо живших в Англии.

В благо­при­ят­ству­ющую кладо­ис­ка­тель­ству субботу Том и Гек приходят в страшный дом без стекол, без пола, с полу­раз­ва­лив­шейся лест­ницей, и, пока они обсле­дуют второй этаж, клад внизу действи­тельно — о чудо! — находят неве­домый бродяга и — о ужас! — Индеец Джо, вновь появив­шийся в городке под видом глухо­не­мого испанца. Высле­живая «испанца», Гек предот­вра­щает ещё одно ужасное преступ­ление: Индеец Джо хочет изуве­чить богатую вдову Дуглас, покойный муж которой, будучи судьей, в свое время велел всыпать ему плетей за бродяж­ни­че­ство — словно какому-нибудь негру! И за это он хочет выре­зать ноздри вдове и обру­бить ей уши, «как свинье». Подслу­шавший ужасные угрозы, Гек призы­вает помощь, но Индеец Джо снова бесследно скры­ва­ется.

Тем временем Том отправ­ля­ется на пикник со своей любимой Бекки. Вволю пове­се­лив­шись «на природе», дети заби­ра­ются в огромную пещеру Мак-Дугала. Осмотрев уже известные чудеса, носившие вычурные названия «Собор», «Дворец Алад­дина» и тому подобное, они забы­вают об осто­рож­ности и теря­ются в бездонном лаби­ринте. Всему виной оказа­лись сонмища летучих мышей, которые едва не поту­шили влюб­ленным детям их сальные свечи, остаться в темноте — это был бы конец! — а потом ещё долго гнались за ними по все новым и новым кори­дорам. Том по-преж­нему повто­ряет: «Все отлично», но в его голосе Бекки слышит: «Все пропало». Том пыта­ется кричать, но только эхо отве­чает угаса­ющим насмеш­ливым хохотом, от кото­рого стано­вится ещё страшнее. Бекки горько упре­кает Тома за то, что он не делал отметок. «Бекки, я такой идиот!» — кается Том. Бекки в отча­янии рыдает, но когда Том начи­нает прокли­нать себя, что своим легко­мыс­лием погубил её, она берет себя в руки и говорит, что вино­вата ничуть не меньше его. Том заду­вает одну из свечек, и это тоже выглядит зловеще. Силы уже на исходе, но сесть — значило бы обречь себя на верную смерть. Они делят остатки «свадеб­ного пирога», который Бекки соби­ра­лась поло­жить под подушку, чтобы они увидели друг друга во сне. Том усту­пает Бекки большую часть.

Оставив обес­силевшую Бекки у подзем­ного ручья, привязав бечевку к выступу скалы, Том обша­ри­вает доступные ему кори­доры и — наты­ка­ется на Индейца Джо со свечой в руке, который, к его облег­чению, сам броса­ется наутек. В конце концов благо­даря муже­ству Тома дети все-таки выби­ра­ются наружу в пяти милях от «Глав­ного входа».

Судья Тэчер, сам изму­ченный безуспеш­ными поис­ками, отдает распо­ря­жение надежно запе­реть опасную пещеру — и тем самым, не ведая того, обре­кает прятав­ше­гося там Индейца Джо на мучи­тельную смерть, — заодно создав в пещере новую досто­при­ме­ча­тель­ность: «Чашу Индейца Джо» — углуб­ление в камне, в которое несчастный собирал падавшие сверху капли, по десертной ложке в сутки. На похо­роны Индейца Джо народ съехался со всей округи. Люди приво­зили с собой детей, еду и выпивку: это было почти такое же удоволь­ствие, как если бы прослав­лен­ного злодея на их глазах вздер­нули на висе­лицу. Том дога­ды­ва­ется, что исчез­нувший клад, должно быть, припрятан в пещере, — и в самом деле, они с Геком находят тайник, вход в который помечен крестом, выве­денным копотью свечи. Гек, однако, пред­ла­гает уйти: дух Индейца Джо навер­няка бродит где-то возле денег. Но смыш­леный Том сооб­ра­жает, что дух злодея не станет бродить возле креста. В конце концов они оказы­ва­ются в уютной пещерке, где находят пустой бочонок из-под пороха, два ружья в чехлах и ещё разную отсы­ревшую рухлядь — местечко, удиви­тельно приспо­соб­ленное для будущих разбой­ни­чьих оргий (хотя в точности и неиз­вестно, что это такое). Клад оказы­ва­ется там же — потуск­невшие золотые монеты, больше двена­дцати тысяч долларов! Это при том, что на доллар с четвертью можно было безбедно жить целую неделю!

Вдобавок благо­дарная вдова Дуглас берет Гека на воспи­тание, и тут был бы полный «хэппи энд», если бы Геку оказа­лось по плечу бремя циви­ли­зации — эта мерзкая чистота и удуша­ющая благо­при­стой­ность. Слуги вдовы умывают его, чистят стес­ня­ющую движения, не пропус­ка­ющую воздуха одежду, каждую ночь укла­ды­вают на отвра­ти­тельно чистые простыни, ему прихо­дится есть при помощи ножа и вилки, поль­зо­ваться салфет­ками, учиться по книжке, посе­щать церковь, выра­жаться так вежливо, что и гово­рить охота пропа­дает: если бы Гек не бегал на чердак выру­гаться хоро­шенько, кажется, он просто отдал бы Богу душу. Том еле-еле убеж­дает Гека потер­петь, покуда он орга­ни­зует разбой­ничью шайку — ведь разбой­ники всегда бывают знат­ными людьми, все больше графами да герцо­гами, и присут­ствие в шайке оборванца сильно подо­рвет её престиж.

Даль­нейшая биография маль­чика, завер­шает автор, превра­ти­лась бы в биографию мужчины и, добавим мы, наверное, утра­тила бы едва ли не главную прелесть детской игры: простоту харак­теров и «попра­ви­мость» всего на свете. В мире «Тома Сойера» все нане­сенные обиды бесследно исче­зают, мертвые забы­ва­ются, а злодеи лишены тех услож­ня­ющих черт, которые неот­вра­тимо приме­ши­вают к нашей нена­висти состра­дание.

История Тома и её продолжение, где главным героем становится его друг-беспризорник Гекльберри Финн, задает новый художественно-педагогический стандарт детской прозы: героем, влекущим за собой читательские симпатии и вызывающим сопереживание, становится не «примерный» ребенок, служащий «примером для подражания», а живой и многогранный детский характер, «недостатки» которого оказываются достоинствами при столкновении со сложными жизненными обстоятельствами.

ДРАГУНСКИЙ, ВИКТОР ЮЗЕФОВИЧ (1913–1972), русский писатель. Родился 30 ноября 1913 в Нью-Йорке, где поселились его родители, эмигрировавшие из России в поисках лучшей жизни. Однако уже в 1914, незадолго до начала Первой мировой войны, семья вернулась обратно и осела в Гомеле, где и прошло детство Драгунского. На становление его личности повлиял не столько рано умерший от сыпного тифа отец, сколько два отчима – И.Войцехович, погибший в 1920 красный комиссар, и актер еврейского театра М.Рубин, с которым семья Драгунского ездила по юго-западу России. В Москву они перебрались в 1925, но и этот брак окончился для матери драматически: Рубин уехал на гастроли и не вернулся. Драгунскому надо было зарабатывать на жизнь самостоятельно. После школы он поступил учеником токаря на завод «Самоточка», откуда его вскоре уволили за трудовую провинность. Устроился учеником шорника на фабрику «Спорт-туризм» (1930).

Поступил в «Литературно-театральные мастерские» (руководитель А.Дикий) учиться актерскому ремеслу. После окончания курса был принят в Театр транспорта (ныне Театр им. Н.В.Гоголя). Позднее выступавший на смотре молодых талантов актер был приглашен в Театр сатиры. В 1940 были опубликованы его первые фельетоны и юмористические рассказы.

Во время Великой Отечественной войны Драгунский был в ополчении, затем выступал с фронтовыми концертными бригадами. Немногим более года работал в цирке клоуном, потом вернулся в театр. Назначенный во вновь созданный Театр-студию киноактера (1945) Дикий пригласил туда и Драгунского. Удачно сыграв в нескольких спектаклях, снявшись у М.Ромма в фильме Русский вопрос, Драгунский тем не менее искал новое поприще: в театре-студии с его огромной труппой, куда входили именитые кинозвезды, молодым и не очень известным актерам не приходилось рассчитывать на постоянную занятость в спектаклях.

Драгунский создал пародийный «театр в театре» – придуманная им «Синяя птичка» (1948–1958) разыгрывала нечто вроде забавных капустников. Мгновенно прославившийся коллектив приглашали в Дом актера, в научно-исследовательские институты. По предложению руководства Мосэстрады Драгунский организовал эстрадный ансамбль, который также назывался «Синяя птичка» и ставил концертные программы. Здесь играли Е.Весник, Б.Сичкин, тексты писали В.Масс, В.Дыховичный, В.Бахнов. Для этих программ Драгунский придумывал интермедии и сценки, сочинял куплеты, эстрадные монологи, цирковые клоунады. В соавторстве с поэтессой Л.Давидович сочинил несколько популярных песен (Три вальса, Чудо-песенка, Теплоход, Звезда моих полей, Березонька). По общему признанию, Драгунский был очень талантливым человеком, но вряд ли кто-то предполагал, что он станет прозаиком – это произошло как бы в одночасье. Драгунский обладал особым чутьем на мелочи жизни. Мемуаристы вспоминают, что он находил какие-то замечательные московские уголки, неизвестные другим, знал, где продают чудесные бублики или можно увидеть что-нибудь интересное. Он ходил по городу и впитывал краски, звуки и запахи. Все это отразилось в Денискиных рассказах, которые хороши не только потому, что там с необыкновенной точностью передана психология ребенка: в них отразилось свежее, не искаженное восприятие мира – те самые звуки, запахи, ощущения, увиденные и почувствованные словно впервые. То, что певчих птиц показывают в павильоне «Свиноводство» (рассказ Белые амадины), не просто необычайно острый поворот, дающий возможность взглянуть на события с иронией, это деталь одновременно и поразительно точная, и многозначная: тут и примета времени (павильон расположен на ВДНХ), и знак пространства (Дениска живет возле Чистых прудов, а Выставка достижений народного хозяйства находится вдалеке от центра города), и психологическая характеристика героя (отправился в такую даль вместо того, чтобы поехать в воскресенье на Птичий рынок). Рассказы привязаны к конкретному времени (первые появились в 1959), и хотя самих примет времени не так много, здесь передан дух 1950–1960-х годов. Читатели могут не знать, кто такой Ботвинник или что за клоун Карандаш: они воспринимают атмосферу, воссозданную в рассказах. И точно так же, если у Дениски и был прототип (сын писателя, тезка главного героя), герой Денискиных рассказов существует сам по себе, он вполне самостоятельный человек, и не он один: рядом с ним его родители, друзья, товарищи по двору, просто знакомые или еще не знакомые люди. В центре большинства рассказов стоят как бы антиподы: пытливый, доверчивый и деятельный Дениска – и его друг Мишка, мечтательный, чуть заторможенный. Но это не цирковая пара клоунов (рыжий и белый), как могло бы показаться, – истории чаще всего веселые и динамичные. Клоунада невозможна еще и потому, что при всей чистоте и определенности выразительных средств характеры, нарисованные Драгунским, достаточно сложны, неоднозначны. Сделанные впоследствии экранизации показали, что главное здесь – тональность, которая существует только в слове и утрачивается при переводе на язык другого искусства. Точные детали и определенность ситуаций в тех немногих повестях и рассказах, что написаны Драгунским для взрослых, напротив, придают этим произведениям жесткость. Драматизм их почти переходит в трагедию (при жизни автора не был напечатан рассказ Старухи, который высоко оценил главный редактор журнала «Новый мир» А.Т.Твардовский). Однако автор не дает оценок, уж тем более не критикует социальную действительность: он рисует человеческие характеры, по которым, словно по разрозненным деталям, можно восстановить целое жизни. Повесть Он упал на траву (1961) рассказывает о самых первых днях войны. Герой ее, по инвалидности не взятый в армию молодой художник, записался в ополчение и погиб. О человеке, существующем времени вопреки, по крайней мере, не во всем с ним согласном, рассказывается в повести Сегодня и ежедневно (1964). Клоун Николай Ветров, замечательный коверный, способный спасти любую программу, сделать сборы даже в провинциальном цирке, не в ладу с самим собой – и в жизни ему неуютно, неловко. Повесть экранизировалась дважды, в 1980 и 1993. Умер Драгунский в Москве 6 мая 1972.


Скачать


zharar.kz